Хитрый Никита Хрущев, чтобы как-то выровнять психологическое равновесие своих гопников, предложил вернуться к Ленину. Как Сталин в свое время примазался к имени Ленина, но никогда не забывал о повышении своего авторитета, так и Хрущев примазался к его имени и призвал весь советский народ сделать то же самое.
И Советские, беспринципные гопники, восприняли этот призыв с великой радостью.В скоропалительном темпе начался культ Ленина. Он начался( кажется) в 1956 году и продолжался все сорок лет до развала коммунистической гидры, пропитанной насквозь извращениями фактов, перекраивания истории и всякого политического и нравственного бреда, основанного на беспрецедентной лжи.
После сноса памятников Сталину и возведение на их месте памятников Ленину, пошло переименование проспектов, площадей, улиц, закоулков, тупиков, подворотен. Улиц Ленина в любом городе было так много, что уже трудно стало ориентироваться. Население стало бороться за честь установить бюст вождя и переименовать улицу, назвав ее улицей Ленина. Далее следовали фабрики, заводы, колхозы, совхозы, мастерские, всякие сообщества, речные трамваи и даже тупики и городские бани. А что касается учебных заведений, то подавляющее большинство носило его имя. Переименовывались города, поселки, села и хутора.
В высших учебных заведениях студенты вернулись к ленинским безжизненным талмудам: ни ученики, ни преподаватели не могли понять, о чем же там идет речь. Преподавателям пришлось искать выход. И он был найден. Ленин – гений, и труды у него гениальные, простому человеку недоступные.
Будучи внештатным лектором обкома комсомола, я обязан был представить текст, в котором 30 процентов текста отводилось Ленину и его талмудам.
Мы любили речи Хруньки, они транслировались по радио, а затем и по телевидению: он редко заглядывал в бумажку, говорил простым, доступным языком, стучал кулаком по столу, выговаривая: я вам покажу кузькину мать, но он свою речь разбавлял ссылками на Ленина: Ленин учил, Ленин сказал, Ленин советовал.
И мы, лекторы, повторяли эти фразы, а больше ничего. Те лекторы, которые зачитывали цитаты из Ленинских талмудов, не пользовались популярностью: слушатели засыпали на них.
Основная масса писателей была изгнана из СССР, но родилась новая плеяда советских пролетарских писателей один другого бездарней и тупее. Начало славословию вождя положил коммунистический поэт Маяковский. Он так и назвал свою поэму «В.И. Ленин».
Никчемное славословие пошло гулять по всей стране. Не было и не могло быть поэта, который не написал бы рабский панегирик в честь вождя Ленина. Перечислить их имена просто невозможно. Это был бы новый бездарный роман объемом в десятки тысяч страниц. Должно быть в ЦК собрали и композиторов, потому что появились оратории о Ленине.
Никому не известный композитор В. Сорокин, тут же откликнулся и сотворил шедевр бездарности − ораторию «Ленин всегда с нами», в которой есть даже подраздел «Ленин в Разливе».
Эта музыкальная какофония многие годы шла во всех театрах, во всех городах. Студентам выдавались билеты бесплатно, разумеется, как поощрение. Мало кто мог выдержать этот дикий гул, эти вопли и восклицания ле−е−енин, ле−енин и слушатели обычно покидали зал задолго до окончания оратории.
Бывали случаи, когда на афише значилась пьеса Чехова, а когда заполнялся зал, начиналась оратория «Ленин всегда с нами».
Культотделы городов давали сведения, сколько раз в течение такого−то времени ставилась оратория «Ленин всегда с нами».
Это было настоящее давление на психику любого человека, даже гопника. Думаю, что спонтанно появилась поговорка: трех спальная кровать: Ленин с нами, благодаря этой оратории.
В советский период было создано неимоверное количество художественных фильмов о Ленине. Перечислять их нет смысла. Это никчемное художество, не имеющее ничего общего с мировой культурой. Роль дутого гения, а ему придавалось величие, искренность, доброта, желание сделать добро людям, любовь к детям, исполняли разные актеры. Они получали премии, им присваивали звания. Исполнять роль «гения» было почетно, поэтому все гопники – актеры рвались, как мухи на навоз, чтоб исполнить роль вождя. Боюсь преувеличить, но звания народного артиста нельзя было получить, если ты ни разу не исполнил роль Ленина в кино или в театре.
Нас студентов обучали не профессии, а марксизму, но в ленинских талмудах мы все равно не разбирались.
А сколько выдающихся скульпторов появилось в советском союзе! просто ужас. Когда каменный вождь заполнил все парки, все скверы, все площади, развилки дорог, его стали едва ли не насильно запихивать в другие страны.
КПСС не скупилась на мелочи. Надо было выкупить участок земли на загнивающем западе, создать целый комплекс, содержать его, сажать и поливать цветы, протирать лысину от птичьего помета, необходимо было охранять от местных хулиганов. И все же, тяжелее давалась психологическая обработка, околпачивание гопников, в среде которых стали возникать умники, дерзавшие думать иначе, чем велит партия.
Памятники появились в Италии, Франции, Германии, не говоря уже об отсталых странах, таких, как скажем Никарагуа. Невольно возникало мнение о всемирном значении маленького злого человечка, подчинившего своим идеалам великую страну.
Но зловещая фигура Ленина заставила задуматься воротил западного бизнеса: надо делиться, решили они. Лучше иметь что−то, чем у тебя все отберут местные пролетарии. В этом плане Ленин сыграл положительную роль для западного пролетариата, и вместе с тем закрылась крышка мировой революции на все времена.
Вдобавок Ленин заложил мину под фундамент своего государства при создании республик, что в будущем привело к распаду страны. В историческом плане фигура Ленина сплошной провал: петля духовного разврата тянется до сих пор, она еще очень долго будет душить ум русского человека. Гений вышел наоборот. Ленин превратился в гения зла, духовного разврата, морального извращенца и потенциального лжеца.
Оголтелая коммунистическая пропаганда работала без выходных. Это газета «Правда» и все остальные газеты на всех языках народов, населяющих Советский союз. Затем следовало радио и телевидение, выступление Суслова и других евреев из Политбюро. За ними следовали идеологические отделы обкомов, горкомов и райкомов партии. Им вторили юные лизоблюды комсомольцы – райкомы, обкомы комсомола вплоть до ЦК. Молодежь старалась как никто. Не каждый комсомолец мог стать членом, а тем более работником райкома партии. Надо было выслужиться, обратить на себя внимание. Партийные чинуши старались до самой смерти оставаться на своих местах. Особенно при Брежневе. Управляющий аппарат значительно постарел, а молодежи пробиться было трудно.
Михаил Суслов( родное имя Зюс) перебрал в отношении Ленина все что только было возможно и уже стал нервничать и вдруг на третью бессонную ночь, ему пришла в марксистскую голову свежая марксистская мысль: надо увеличить количество томов Ленина до 300 –сот. Ведь Ленин за всю свою жизнь просмотрел ровно столько же книг, а может и больше. Даже если он прочитал только заглавия чужих работ, уже можно считать, что это ленинские труды.
Чтобы подчеркнуть свою ленинскую скромность, Суслов ходил в одном и том же костюме и засаленных, пропитанных мочой в районе мотни, брюках. В Политбюро никто ему не подражал, хотя Брежнев, Воронов, Гришин, Кириленко, Кулаков, Пельше Арвид, Подгорный, Шелест Пётр, Щербицкий Владимир, часто мочились в штаны, особенно после бокала шампанского или излишнего употребления соков.
Мишка Суслик, так его называли товарищи, обремененный делами, приходил на работу и по субботам и однажды в такую субботу, когда вся идеология казалась ему на мази, он ни с сего, ни с того поднял трубку, чтоб соединиться с директором издательства газеты «Правда» Шендеровичем.
− Слушаю вас, уважаемый Михаил Алексеевич! весь во внимании, Михаил Алексеевич.
− Через час я жду тебя у себя, Абрам. Только не опаздывай, − произнес Суслик и собирался повесить трубку.
− Никак невозможно. Я в Болгарии, у друзей, в данное время в объятиях подруги Беллы Семеновны. Да тише ты, дура. Я разговариваю с великим человеком, он сидит у Кремле.
Суслик не любил подобные ответы, но делать было нечего: Болгария расположена дальше Калуги.
− Хорошо, в понедельник жду, хотя, подожди, дай сообразить. Во вторник, а и вторник не подходит, а в среду процедуры, прогревания, уколы, массажи. Давай в четверг, в 10 утра. Только учти, в 12 заседание Политбюро. Может получиться так, что и ты попадешь на это Политбюро…с докладом.
− О, всегда готов, как пить дать готов, только как это…это сразу с докладом? Вы ей−богу меня переоцениваете. Я даже не знаю, о чем идет речь, а тут доклад. Э, мне надо отсюда бежать. Бэла, изыдь, не до тебя. Так о чем речь, Михаил Алексеевич?
− Не переживай, это твой конек. Нам надо увеличить количество томов произведений великого Ленина до трехсот. Давай возвращайся в Ленинскую библиотеку, покопайся и найдешь. Все произведения, которые великий Ленин хотя бы раз подержал в руках, можно и должно причислить Ленину, то бишь, сделать его автором. В четверг в 8 утра быть тебе у меня на консультацию. Все, бывай, Абрам!
***
Четверг наступил так быстро, что Абрам не поверил календарю, и только супруга Клара смогла его убедить, что после 12 ночи, наступает четверг. В шесть утра он уже был на ногах с увесистой папкой, едва попив несладкий кофе, вышел на улицу и сел на заднее сиденье автомобиля «Волга», как слуга народа. Без десяти восемь Абрам уже стоял на Старой площади, дом №, 4. Он пытался пройти, предъявлял паспорт, партийный билет и даже свое массивное удостоверение с золотым теснением, но на входе майор КГБ Ландышев, сказал, что Суслов еще не пожаловали, обычно все собираются к половине десятого утра. Пришлось топтаться на месте на улице целых два часа.
Наконец Суслов появился в старом, потрёпанном пальто без двух пуговиц. Его вели два молодца под руки, потому что самостоятельно он уже идти не мог.
− А, ты, − сказал он, поворачивая голову, − а я о тебе уже и забыл. Так много дел, так много дел, просто не знаешь, за что браться. А тут еще эта ржавая советская интеллигенция, какого−то Бунина откопала. Ты что-нибудь слышал о таком писаке, Абрам?
− Признаться, никогда не слышал.
− Ну, вот, и я не слышал. Ребята оставьте меня, меня этот Абрам проведет к лифту, вот вам два рубля на пиво. Так вот, знацца, эта Буня или Бунин такое о Ленине написал – голова раскалывается, сердце кровью обливается, − сокрушался Михаил Алексеевич и при этом довольно внушительно стрельнул. – Ты только не удивляйся. Стрельба из того места, на котором мы сидим в кресле – это великое благо для людей в моем возрасте. Ты, Абрам еще молодой, не знаешь, что это такое. Так я тебе расскажу. – И он, опираясь на Абрама, еще дважды выпустил пар из штанов и повеселел. – Но это не самое главное. Главное недержание мочи. Мне супруга четыре раза меняет белье за ночь. Я сегодня утром не пил ни чай, ни кафу. Но учти, помочиться лишний раз тоже великое благо. Держи меня, да крепче, Абрам.
***
На четвертом этаже священного дома Абрам внес шефа на руках в открытый кабинет и положил в кресло, бережно, как сырое яйцо с тонкой кожурой. Врач с медицинской сестрой поставили корзину с виноградом, а рядом с соками и несколько брюк на смену. Суслов закрыл глаза, слегка запрокинул голову и засопел. Он плохо спал всю ночь, и на это было много причин: супруга Розалия укладывала его в пуховые подушки, жарко топила изразцовую печь и не открывала окна для проветривания. Она сама плохо спала и ему не давала. А тут в просторном кабинете благодать.
Абрам сам почувствовал позыв избавиться от лишней жидкости и сначала задом, а затем повернулся и покинул кабинет, чтоб найти нужник. Он словно забыл, что у такого большого человека, как Суслов, нужник находится рядом с кабинетом.
Он обошел весь этаж, а нужника не нашел и рискнул подняться на пятый этаж. Тут как раз из большого грузового лифта выгружали кровать−каталку, на которой лежал сам Леонид Брежнев. Он пытался, что−то сказать, но только храпел. Воронов, Гришин, Кириленко, Кулаков, Пельше, Подгорный, Шелест, Щербицкий и Шелепин танцевали вокруг каталки, целовали в щеки и губы, а Щербицкий держал эмалированное ведро внизу и старался, чтоб струя мочи, попадала не на ковер, а в ведро. Тут подбежал Андропов (Эренштейн-Либерман) и громко, так, чтоб услышал Брежнев, произнес:
− Не устраивайте провокации! Дайте человеку освободиться от жидкости и от фекалий. У нас ровно через час заседание Политбюро. Леонид Ильич должен его открыть и вести, он же у нас Генеральный, а вы его душите своими поцелуями. Раззойдись!
− Мча – мча, воно, оно так и иии есть, − произнес великий человек фразу, которая войдет в историю и громко стрельнул.
Раздались бурные, продолжительные аплодисменты. Абрам хотел вызвать редакторов, телевидение, чтоб заснять все для истории, но Андропов погрозил ему пальцем.
− Не смей, Абрам, я тебя хорошо знаю. Кто тебя сюда пригласил и как ты здесь оказался?
− Михаил Суслов. Мы с ним планируем. Мы с ним планируем издать произведения великого Ленина в 300 томов. Я должен поделиться нашей идеей на заседании Политбюро, а Политбюро должно утвердить это намерение. Только после этого я запущу печатный станок. Двадцать пять миллионов экземпляров в триста томов, разошлем во все страны.
− Тогда иди, притащи Мишу в Ленкомнату, он сам не доберется. У нас знаешь время стариков. Старики должны доказать…что они еще могут править миром и что мериканский перьялизм должен поджать хвост и держать его поджатым, пока мы не произнесем: вольно, можешь пустить струю.
− Малая земня, Целина, Зарождение, − промямлил Брежнев и снова описался.
− Леонид Ильич, дорогой! ваши выдающиеся романы «Малая земля, Целина и Возрождение» мы уже разослали во все страны мира. Там образовались километровые очереди пролетарских масс, а в СССР ее в первые два дня раскупили. Мы думаем приступить ко второму изданию.
− К…кто этот молодец? – спросил Брежнев, глядя в потолок.
− Директор издательства газеты «Правда», − ответил Шелепин.
− Дать ему пи пиз…лей, и звезду Героя Советского союза.
***
Но трехсот томное издание произведений Владимира Ильича так и не вышло. С гопниками что−то произошло. Должно быть, ветер свободы произвел кашу в их черепных коробках. Гигантское здание коммунизма рухнуло как карточный домик, а с отца мраксизма начали соскребать толстый налет лжи и то, что увидели, не могли поверить.
48 глава романа "Аккорды мракобесия"
***